Глава седьмая

Наступил час связи с «Гончим псом». Наступил и прошел, но с корабля не было принято ни одного слова, ни одного, пусть неразборчивого, сигнала.

Никто никогда не видел Герна таким разъяренным. Время, предназначенное для связи, еще не успело истечь, а он уже забросал фотограммами и Землю, и Луну, и все станции и обсерватории, обладавшие хоть малейшей возможностью уловить передачу капитана Лобова. Но никто не мог похвастаться успехом, хотя связисты неустанно пытались поймать что-нибудь по всем каналам.

Тогда Герн идет на крайность: пытается локатором нащупать «Пса». Но и это не удается: сигналы не возвращаются, и, значит, им не от чего отразиться. Связь прервалась, и никто не знает, что происходит на орбите Трансцербера.

Велигай вел катер сам, поэтому по дороге на Планету никакого разговора не получилось. Да Кедрину и не хотелось сразу же нарушить ту атмосферу спокойной целеустремленности, какая устанавливалась везде, где появлялся Велигай; куда лучше было сидеть и любоваться точными движениями шефа, который получал, видимо, немалое наслаждение, выполняя работу электронных устройств.

Конструктор привел машину на ближайший к институту космодром. Ближайший – вовсе не означало, что институт находился рядом: космодромов на планете осталось не так уж много, потому что Земля вовсе не собиралась позволить снова засорять свою атмосферу выхлопными газами, хотя бы и космического транспорта.

Начальник космодрома дал Велигаю свой аграплан. Он сам посадил их в машину и, стоя на взлетной площадке, еще долго махал рукой. Велигай набрал высоту, вывел аграплан в горизонтальный полет, включил автопилот и откинулся на спинку кресла. Кедрин перевел дыхание и решился. Сейчас – или…

Он не успел подумать «или никогда», потому что конструктор опередил его. Он взглянул на Кедрина прямо, сосредоточенно.

– Как вы относитесь к Меркулину? – спросил он.

– Он мой учитель.

Велигай кивнул:

– Понимаю. Расскажите о нем.

В ответ на удивленный взгляд Кедрина Велигай невесело усмехнулся:

– Это нужно мне, чтобы с ним как следует поспорить. А спорить я собираюсь потому, что он прав. Прав в том отношении, что, если бы сейчас на нашем месте – его и моем – были автоматы, они сразу нашли бы общую точку зрения. Им не мешали бы ни заботы об авторитете, ни любовь к одним теориям и неприязнь к другим. Потому что даже к таким сугубо рассудочным вещам, как гипотезы и теории, мы не можем относиться без эмоций. Это хорошо, но это мешает.

– Мой учитель редко руководствуется эмоциями.

– То есть – он редко принимает решения под их влиянием? Но не случается ли так, что он отвергает что-то, подчиняясь именно чувству? Наверное, так… И вот поэтому мы с ним никак не обойдемся без, так сказать, психологических схваток. Мы – люди, нам не избежать этого.

– Не думаю, – Кедрин покачал головой. – Меркулин объективен.

– Да ведь и я тоже. И однако же… Впрочем, увидим. Ладно, об учителе своем, я вижу, вы ничего нового не скажете. Тогда еще один вопрос: институту под силу сделать то, о чем мы будем просить?

Кедрин задумался. Вопрос был серьезным и требовал тщательного подсчета возможностей. Велигай терпеливо ждал. Наконец Кедрин ответил:

– Институт сможет. Если отложить все остальные задания. И увеличить количество рабочих часов.

– Это возможно?

– Возможно. Хотя и рискованно.

Велигай повторил, переставив слова:

– Рискованно. Но возможно.

Затем он взглянул вниз сквозь прозрачный борт кабины.

– Вот он, старик… – В голосе Велигая прозвучала неожиданная нежность.

Кедрин взглянул тоже. Под ними виднелась острая башня «Джордано».

– Да, – сказал Меркулин. – Это возможно.

Он сидел, положив руки на стол, сцепив пальцы. Лицо его было спокойным, только губы временами чуть подрагивали, словно удерживая какие-то другие слова, не те, которые он произнес.

– Возможно, – после паузы повторил он. – И все-таки, мне не хотелось бы решать сразу. Потому что я не уверен, нужно ли это.

– Не новый разговор, – сказал Велигай.

– Да. Но истина дороже, чем боязнь повториться.

Кедрин сидел между обоими учеными. Между своими учителями, потому что на спутнике-семь он ведь успел чему-то научиться, и это «что-то» в конечном итоге исходило от Велигая. Сейчас Кедрин повернул голову направо, к Велигаю, ожидая продолжения.

– Согласен, – кивнул Велигай. – Истина дороже. И надеюсь, что Платон мне друг. [1]

– Во всяком случае, не враг. Думаю, что, если мне удастся удержать вас от совершения ошибки, это будет проявлением именно дружбы.

– Хорошо. Будем искать ошибки. Дело стоит того – восемь человек должны быть спасены. Точка зрения Пояса известна: для того чтобы провести эту операцию, нужен Длинный корабль. Звездолет. Его надо построить за три месяца. Имеющаяся автоматика работает в темпе, который не обеспечит изготовления деталей в срок. Нужны новые машины. Гораздо более быстродействующие. Если вы сможете рассчитать их, то машиностроители построят – я с ними говорил – и даже смонтируют на наших спутниках. До того времени у нас хватит деталей, которые мы уже изготовили. У нас уже есть все графики. Весь вопрос в том, сможете ли вы.

– Я уже сказал: смогли бы. Если бы это вызывалось необходимостью.

– А вы полагаете…

– Я полагаю, – вежливо сказал Меркулин, – что мы с вами не верим в чудеса.

– И что же?

– Авария «Гончего пса» может быть вызвана одной из двух причин: чудом или небрежностью людей. Если гипотеза о чуде отпадает, остается второе. Логично, не правда ли? Но в таком случае зачем нужен «длинный», как вы говорите, корабль? За три месяца можно с успехом вызвать транссистемный корабль – хотя бы «Стрелец», – переоборудовать и послать на орбиту за людьми. Предвижу ваше возражение. – Меркулин предупреждающе поднял ладонь. – «Стрелец» слишком тесен, не так ли? Но не надо посылать на нем людей. У нас достаточно автоматов, которые доведут корабль до нужной точки и даже пришвартуют куда следует. Терпящим бедствие останется только подняться на борт.

– Идиллическая картина, – серьезно сказал Велигай.

– Но, как мне кажется, верная.

«Верная? – подумал Кедрин. – Пожалуй, да. Хотя и неприятно как-то думать о том, что спасать людей полетят не другие люди, а автоматы. Но это – эмоции. Они сейчас излишни».

– Верная, – кивнул Велигай. – Но в ваших рассуждениях есть один недостаток. Вы считаете, что причина несчастья должна находиться обязательно в пределах корабля. А если это не так?

– Это и было бы чудом.

«Так ли? А почему… да, а почему накануне, когда возле запасного выхода возник запах, автоматы чуть не разблокировали дверь? Ведь и тут, кажется, причина находится вне…»

– Это может быть! – убежденно сказал Кедрин. Слова вырвались неожиданно для него самого.

– Вам трудно об этом судить, – не поворачиваясь к нему, бросил Меркулин, и Кедрин потупился: Учитель просто-напросто ставил его на место.

– Нам тоже не легче судить об этом, – проговорил Велигай. – Но чудо? Не знаю… Так ли уж хорошо нам известно все, с чем можно столкнуться в пространстве? Такое ли ручное мироздание, как нам иногда кажется? А если нет? Если на орбите Транса действительно существует какая-то объективная опасность? Не забывайте: авария произошла с диагравионным реактором. Такой же стоит и на «Стрельце». На звездолетах иные двигатели и гораздо более мощная защита. У них – максимум шансов выполнить задание. Ведь нам нужно спасти не свою совесть, но людей, и полумерами мы здесь не обойдемся.

Меркулин печально кивнул.

– Я знал, с самого начала был уверен, что мне не убедить вас. А жаль. Это дорого обойдется планете. Самый мощный институт автоматики, по сути дела, на два месяца выйдет из строя. Не говоря уже о том, что мы перегрузим людей до предела. Нарушатся все ритмы. Не только у нас, но и у тех, кто ждет наших конструкций. И все – ради того, чтобы уберечь людей от опасности, которая – будем откровенны – существует лишь в вашем воображении…